Кавказец спал. Ему сделали долгожданный укол, но доктора, оперировавшие раненого накануне, все еще были заняты в операционной, и его до сих пор никто не перевязал. Место рядом было свободно. Туда после операции собирались вернуть алкоголика. «Повешенный» на койке у окна тоже спал.

Чистяков с Мышкой пошли в палату к Нике. Таня и Марина в ординаторской накрывали стол, нарезали бутерброды.

– Как дела? – спросила Тина, заходя в женскую палату.

– Как сажа бела, – ответил Валерий Павлович. – Пневмония. Сознание отсутствует. Все клокочет, температура, несмотря на антибиотики, растет.

Ника лежала горячая, отечная, сине-красная. Утренняя испарина прошла, голова и тело были сухими, пылали. Тина отодвинула пальцами веки; белки глаз приобрели желтый оттенок, лихорадочно блестели. Зрачки сузились, закатились под лоб. Тина послушала легкие, сердце. Аппарат искусственного дыхания дышал за больную. Лихорадочный ритм сердца временами прерывался.

– Все время давайте сердечные.

– Все время даем.

Валентина Николаевна взяла лист назначений. Внимательно посмотрела. Спросила всех:

– Как считаете, что мы еще можем сделать?

Чистяков промолчал, посмотрел в окно. Мышка отошла и села на металлическую табуретку в углу.

– Никто за ней не приезжал?

Мышка помотала головой:

– Нет.

– Бог вам в помощь, – сказала Тина. – А я в приемное. Слышали, еще одно отравление уксусной кислотой?

Чистяков выругался. Мышка спросила:

– Тоже девочка?

– Да откуда я знаю? Приду и расскажу.

Чистяков заметил:

– Вовсе не обязательно девочка. Женщины пьют эту гадость из истерии, а мужики по ошибке. Спьяну принимают за водку. Так что вероятность пятьдесят на пятьдесят – один рябчик, один конь.

– У нас осталось три койки, – сказала Тина. – Две мужские в третьей палате. Вообще-то, одна там уже в резерве. Барашков своего послеоперационного больного оставил в хирургии, но если ему будет хуже, возьмем сюда. Значит, свободно одно мужское место. А женское здесь. Если я сейчас положу еще одно отравление, останется одна койка. Так что больных придется класть на каталки.

– Вот еще не хватало! – яростно фыркнул Чистяков. – Вообще больше никого не буду класть. Пусть везут в «Склиф» или еще куда угодно. Я что тут буду с ними делать ночью один?

– А мне некого с вами оставить, – опустошенно сказала Валентина Николаевна. – Барашков и Маша – после дежурства, Ашот заступает завтра. У Тани день рождения. Остаюсь только я. Если надо будет, вызывайте меня. И вообще, поступайте как считаете нужным. А пока я буду в приемном, – еще раз предупредила она и вышла из комнаты.

В отделении кардиологии больной с инфарктом, переведенный из реанимации, блаженствовал в обществе жены и товарища по работе. В палате было почти тепло. Одному из больных родственники принесли электрообогреватель, а жена инфарктника, несмотря на тучность, влезла на подоконник и заклеила щели клейкой лентой. Друг помог ему надеть тренировочный костюм и шерстяные носки, и сейчас больной с инфарктом чувствовал себя, как кум королю. В реанимации он лежал голый под тонкой простыней с трубками в венах и наблюдал ужасные вещи. Нынешнее положение с предыдущим было не сравнить. Правда, еще немного ныл затылок и покалывало в висках, но страшная боль за грудиной уже почти отпустила. Болели еще места уколов и заклеенная рана от подключичного катетера, но по сравнению с тем, что больной перенес вчера, это были семечки. Он уже мог свободно вздохнуть! Какое счастье, оказывается, дышать полной грудью! Он лежал и чувствовал себя почти героем. Приятно даже было ощутить на себе заботу ближних. И работа с ее волнениями, которые, кстати, и довели его до инфаркта, тоже осточертела. Пусть покрутятся без меня! Эта, по сути, мелкая мыслишка нет-нет да и мелькала в его сознании.

Под одеялом было тепло. А стоявшая в укромном уголке тумбочки бутылка армянского коньяка, принесенная коллегой, согревала ожиданием сердце.

«Ничего, что рука онемела, – думал больной. – Сейчас примем по маленькой, все и пройдет…»

Жена зашуршала пакетами и достала из сумки банку с куриным бульоном, завернутую в ворох газет. Как было приятно глотать горячую, насыщенную, пахучую жидкость! В реанимации он сутки не ел. Там и здоровый окочуриться может! Он подмигнул товарищу. Показал взглядом на бутылку. «Сейчас, мол, не надо. Лучше не торопясь, когда супруга уйдет!»

А жена покормила его и действительно засобиралась домой. У нее было много дел: отварить картошку на ужин двоим сыновьям и сделать мужу паровые котлетки. Кто же, находясь в сознании, будет есть больничную кашу? Еще нужно было собрать в больницу необходимые вещи. Два полотенца, бритву, зубную щетку, пару тарелок, ложку и вилку, кружку и массу других необходимых для жизни мелочей, по объему занимающих два чемодана. На дорогу нужно было потратить никак не меньше часа. А еще ехать обратно! Поэтому она торопливо поставила назад в сумку грязную банку из-под бульона, поцеловала мужа в небритую щеку и почти бегом направилась к выходу.

Товарищ, осторожно выглянув за дверь и заговорщицки подмигнув (мол, порядок, ушла), извлек из кейса батон копченой колбаски, яркий желтый лимон, пару свежих огурчиков, коробку конфет и два пластмассовых стаканчика. На тумбочке, на газетке, он аппетитно нарубил колбасу, разрезал пополам огурчики, так что по всей палате распространился яркий весенний запах, открыл коробку конфет, настругал лимончик и с вожделением отвинтил крышку с бутылки. Больной почти сидел на подушках и сглатывал слюну.

– Ну, будь, товарищ! За выздоровление!

– Будь!

И они, неслышно чокнувшись стаканчиками, выпили сразу по половине. Шестиместная палата была почти пуста. Больные кто мог, разбрелись. У кого-то были назначены процедуры, кто-то пошел вниз повидаться с родственниками. В палате кроме друзей оставался лишь старый дед в очках со сломанными дужками, притянутыми к голове засаленной резинкой. Дед с виду был худощавый и строгий. Все время, пока он был не занят уколами, он читал прессу. Судя по всему, особым вкусом дед не отличался. В пачке уже прочитанных газет лежали и «Московский комсомолец», и «Аргументы и факты», и журнал «Женские дела», и еженедельник «Совершенно секретно», и даже небольшие серые листки под названием «Русь».

– Слышь, ты! – сказал дед приятелю инфарктника, аккуратно складывая в стопку очередную прочитанную газету. – Ты не налегай на спиртное-то, ему же нельзя!

Друзья в это время готовились принять по второй.

– Это тебе, дед, нельзя! – хохотнул приятель. – А нам пока можно! Вот еще разок примем и пойдем с медсестрами знакомиться!

– Нельзя тебе, говорю! – сердито насупился дед. – С инфарктом не шутят!

– Да ладно тебе, дед! Я ведь на краю могилы был! – включился сам больной. – Даже не ожидал, как меня скрутило. Р-раз – и думал уже все, крышка. Но в реанимации откачали. Давай, дед, тебе тоже нальем! За врачей!